Александр Лебзяк: Бог помогает сильнейшему

Сегодня в подкасте "Ваши уши" — интервью с олимпийским чемпионом по боксу Александром Лебзяком. Что такое бокс? Какая победа самая важная? Что чувствовали в момент победы — читайте на MagadanMedia.

— Александр Борисович, вы часто бываете в Магадане, что значит для вас Колыма?

— Это мой родной регион. В годовалом возрасте я вместе с родителями приехал в Сусуманский район, в посёлок Буркандья, и с 1970 года Колыма стала моей настоящей родиной.

Это суровый рай. Но здесь живут люди с тёплой душой, хотя внешне они, конечно, суровые — шахтёры, горняки, трудяги. Мой отец был шахтёром, поэтому я говорю о них с особым уважением.

Колыма — дорогая, родная, любимая земля. Когда я впервые приехал в Москву, всё вокруг казалось другим — серым, чужим. В центральных районах России жизнь совсем иная, порой приходится как на ринге лавировать между неприятностями.

А Колыма — она простая, настоящая. Здесь всё чёрное и белое, честное. Это место, которое я люблю и помню. Здесь остались мои друзья, одноклассники. Как бы жизнь нас ни раскидала, мы всё равно встречаемся, видимся, общаемся.

Александр Лебзяк. Фото: Расул Месягутов

— Буркандья, ваш родной посёлок, давно закрыт. Как вы восприняли эту новость?

— Да, посёлок закрыли, как и многие другие. Не скажу, что это сильно огорчило, но осадок, конечно, остался. Там жили около трёх тысяч человек — не маленький, но и не большой посёлок. Последний раз я был там лет двадцать пять назад. Всё разрушено, гниёт. Когда улетал на вертолёте, видел, как всё вымерло, будто выжженная земля. Тяжело это, конечно.

Но я уверен, что когда-нибудь эти места оживут вновь. Золота у нас много, жизнь сюда ещё вернётся.

— Расскажите о своём детстве и родителях.

— Отец — шахтёр, мама сначала тоже работала в шахте, потом устроилась продавцом в магазин. Мы, дети, ждали лета как праздник. Всё лето бегали с ребятами по крышам и сараям, ходили за грибами и ягодами. Зимы были суровые — минус 45, 50, я даже помню 56 градусов. Но мы дружили, жили настоящей жизнью без телефонов и интернета.

Когда я переехал тренироваться в Магадан, мне поначалу не хватало живого общения, которое присуще жизни небольших посёлков. Даже хотел вернуться в Буркандью. Но в Магадане я сразу попал в отличную компанию — в группу заслуженного тренера России по боксу Геннадия Михайловича Рыжикова. Среди ребят были взрослые, серьёзные парни — Олег Николаев, Сергей Скоромный, Игорь Земченко, Андрей Проценко, Игорь Чурочкин, потом появились и другие ребята. Они меня уговорили остаться, заниматься дальше. Так я и остался, хотя двое моих друзей из посёлка вернулись домой.

Детство — это, конечно, воспоминания: бег по крышам, стрельба из самодельных трубок, сделанных из спинок от кроватей, лыжи, хоккей. Мы были детьми настоящего Севера. Осадка нет, но, конечно, грустно, что посёлок исчез. Сейчас там, наверное, человек 12–15 осталось.

— А были у вас любимые места рядом с посёлком?

— Да, конечно. Мы ловили хариуса в реке, бывали на Мальдяке. Рядом два озёра — Чук и Гек, два прекрасных водоёма. Те, кто назвал, видимо, любили рассказы Аркадия Гайдара. Там ловили мальму, хариус, ходили за грибами, зимой катались на лыжах. Это были простые, но счастливые времена. Многие мои знакомые, даже отправив семьи на "материк", в центральную Россию, сами остались — не могут без Колымы.

— Как началось ваше увлечение боксом?

— Заниматься я начал в своём посёлке, когда туда приехал Василий Николаевич Денисенко, учитель физкультуры, и открыл секцию бокса. Тренировались три раза в неделю. Тогда я и не думал, что стану боксёром. Начал я заниматься с 9-10 лет, прозанимавшись около года, я бросил. А потом, уже в 1980 году, посмотрел Олимпиаду, мне тогда было уже двенадцать, пришел и записался в секцию, и с тех пор бокс стал делом всей моей жизни.

— Были ли у вас кумиры в то время?

— Не скажу, что был кумир. Я за многими наблюдал, у каждого брал что-то своё. Смотрел на Лемешева, Лагутина, Попенченко, Степашкина, Григорьева, Шамиля Сабирова и других и других наших советских чемпионов. Когда в 1988 году попал в сборную Советского Союза и уже тренировался рядом со взрослыми мужчинами, то встретил будущего олимпийского чемпиона Вячеслава Яновского — человека, на которого равнялся.

Вообще, многие наши советские боксёры были для меня примером. Я гордился тем, что мог с ними поздороваться, обняться. Для меня они были как семья. Я хотел стать таким же, как они — сильным, честным, настоящим.

— Александр Борисович, часто говорят, что бокс — это как шахматы. Что для вас бокс? Как вы к этому относитесь?

— Бокс — это действительно шахматы, только быстрые. Всё нужно просчитывать мгновенно, чтобы "соображалка" сработала в доли секунды. Плюс — рефлексы, мышечная память, выработанная годами тренировок. Попадая в любую ситуацию на ринге, ты уже знаешь, что делать.

— Когда вы из Бурканди переехали в Магадан?

— В 1985 году. Мне тогда было шестнадцать. Мы приехали втроём — я, Слава Капустин и Женя Горбенко. Я был самый тяжёлый — 60 килограммов, Слава — 51, Женя — 57. Федерация бокса Магадана тогда заключила договор с Магаданской областью и Чукоткой, начали собирать хороших ребят — боксёров и борцов. Также был договор со школой-интернатом №12, сейчас этой школы уже нет. Вот нас и собрали сильных, перспективных из разных районов. В нашем классе было два борца, остальные — боксёры.

— А расскажите о тренировках в тот период.

— Когда я попал в группу, Славу и Женю тренеры сразу "разобрали", а я остался один. И тогда меня взял под своё крыло Геннадий Михайлович Рыжиков. С 1985 года и по сей день он для меня не просто тренер, он как отец.

Я его очень уважаю, люблю и желаю долгих лет жизни. Часто говорю: "Он сделал из говна конфетку", — простите за выражение, но это правда. Тренировочный процесс у нас был очень серьёзный, мы взрослели, росли, и Геннадий Михайлович выжимал из нас максимум.

— Скажите, не думали ли вы написать книгу о своей жизни, воспоминаниях? Как, например, Рыбаков?

— Пока такого желания нет. Может быть, позже. Не знаю. Ничего особенного не было. В принципе, у всех моего поколения детство было одинаковое — простое, честное, северное. Сейчас у ребят совсем другое время, другое детство.

— Какой у вас самый большой страх в жизни и как с ним справляетесь?

— Чем сильнее соперник, тем лучше для меня. В 25 лет это волновало, сейчас мне всё равно — сильный или слабый. Я знаю, как действовать.

Я мог работать на всех дистанциях, опыт и наблюдение за боями разных стилей создали фундамент. Попадая в любую ситуацию, я знаю, что делать. У талантливых спортсменов это делается всё быстрее. У меня все достигается трудом. 99% — труд, 1% — талант. Чтобы поднять свои 10%, мне нужно 10 тренировок, кому-то хватает меньше. Работа, работа и ещё раз работа.

— А в повседневной жизни вам приходилось применять силу?

— Приходилось до 2001 года. Особенно в Магадане я дрался за справедливость. Я заступался за слабых, за девушек. Любил справедливость: если поступили несправедливо, я вмешивался.

Александр Лебзяк. Фото: Павел Жданов

— Если сравнить школы бокса — советскую, американскую и другие, в чём разница?

— Я воспитанник советской школы. Это работа на ногах, "челночок". Есть, конечно, ребята, кто двигается приставным шагом, не прыгают, но идут очень быстро. А я привык к челноку, люблю движение. У советской школы опора идёт на заднюю ногу, у американской — на переднюю. А дальше всё зависит от класса спортсмена.

— На что вас всегда настраивали: на победу или на честный бой?

— На победу, конечно. Справедливого боя не бывает. С детства я вёл дневник: записывал плюсы и минусы соперников, разбирал их.

— Что именно вы там отмечали?

— Всё подробно: как соперник работает в первом раунде, сколько наносит ударов, какие удары. Потом — динамика второго, третьего раундов. Когда "садится" дыхание, когда заканчивается "керосинка", как мы говорим. Всё это — про функциональное состояние спортсмена. Иногда достаточно открыть старую запись — и сразу ясно, как с ним работать.

— Какая победа самая важная для вас?

— Для меня самая важная победа — это 1997 год, чемпионат мира в Венгрии. Тогда я одержал победу спустя ровно десять лет после того, как выиграл юниорский чемпионат мира в 1987-м. В 1997 году я стал чемпионом уже во взрослом, мужском боксе. Олимпиаду я встречал с уверенностью: я знал, что стану чемпионом. За четыре года до игр я перебоксировал со всеми своими конкурентами, никому не проиграл, поэтому прекрасно понимал, кто есть кто. Но самый эмоциональный, самый радостный момент в моей карьере — это всё же чемпионат мира 1997 года.

Когда на Олимпиаде мне подняли руку, я просто показал палец вверх, мол, всё хорошо, и спокойно ушёл. А вот после победы на чемпионате мира у меня полились слёзы. Но подумал тогда: "Хватит! Радость радостью, но плакать нельзя".

— Что вы почувствовали в момент победы?

— Любой спортсмен, выигравший Европу, мир или Олимпиаду, в тот момент — самый счастливый человек на земле. Но это чувство быстро проходит. Немного порадуешься — и всё, нужно двигаться дальше. Появляются новые цели, новые задачи. Я по себе знаю: день-два повеселился, а потом снова тренировки. Всё, что было — уже прошлое.

— Помимо тренировок, из чего состояла ваша жизнь в Магадане?

— В 18 лет я уже женился, у меня родился ребёнок — это был мой первый брак. Ребята ходили на дискотеки, а я — на тренировку. Они шли в ресторан — я снова на тренировку. У всех были свои развлечения, а у меня был строгий режим. Моя цель — олимпийская медаль, я хотел стать чемпионом. Когда начинал заниматься боксом, мечтал о звании чемпиона мира, но с возрастом мировоззрение поменялось. Я отказался от контрактов, потому что для меня олимпийское золото важнее. Если бы стал олимпийским чемпионом в 22–23 года, возможно, завершил бы карьеру. Но когда тебе уже 32, ты боксом сыт по горло. Я решил провести один профессиональный бой, почувствовать всё ещё раз — и сказать себе "спасибо".

— Когда вы поняли, что хотите стать тренером?

— Уже в 20 лет я точно знал, кем хочу быть. Меня удивляет нынешняя молодёжь: им по 30 лет, а они всё ещё не определились. Тренер — это тяжёлая и неблагодарная работа. Судья может несправедливо отдать победу сопернику, а ты приезжаешь домой — и начальство спрашивает: "Где медали? Почему результат слабый?" Зарплату урезают, поддержку снимают. Но самое сложное — это невидимая часть работы. Когда сидишь до трёх-четырёх ночи, пишешь конспекты, анализируешь своих учеников, отмечаешь их ошибки и сильные стороны соперников. Это колоссальный труд, но без него нельзя.

Из миллионов звуков на арене спортсмен должен уметь выделить один — голос своего тренера. Он должен слышать и понимать его. Потому что со стороны виднее: тренер видит ошибки и подсказывает, как их исправить прямо в бою. И если спортсмен слышит и выполняет, победа будет за нами.

— А вы тренируете так же, как тренировали вас, или у вас появились новые методы?

— Конечно, спорт не стоит на месте, бокс развивается стремительно. Но основа у меня остаётся прежней — советская школа. Это мой фундамент, мой скелет. А сверху уже добавляю своё: что-то подходит ученикам, что-то нет. Но базис, основа — это всегда советская школа бокса.

— Расскажите о периоде работы и тренировок в Туркменистане.

— Мне очень понравилось. Я знал ребят, которые жили в Туркменистане ещё в советские времена, но сам приехал уже после того, как страна стала отдельным государством. Город и люди оставили только приятные впечатления. И до сих пор, хоть я не был там уже семь лет, мы продолжаем общаться: созваниваемся, поздравляем друг друга с праздниками.

— Вы упомянули старые записи и конспекты.

— Да, у меня сохранились записи редких времён: Лавров, Цхай Юрий Андреевич, Меграбян, Константин Николаевич Копцев, Николай Дмитриевич Хромов и многие другие. Все конспекты и планы работы я храню и периодически перечитываю. Добавляю что-то новое. Кому-то подходит быстро, кому-то труднее. Но это и есть тренировочный процесс: изо дня в день одно и то же, формируются рефлексы, память. Когда соперник делает ошибку, ты наносишь удар, и в мозгу уже формируется, что делать в похожей ситуации. Это автоматизм, память мышц — работа уже не черновая, а отточенная.

— Александр Борисович, расскажите о 90-х. Как вы их переживали, что было с боксом и тренировками?

— В 90-е годы многое рушилось. Но когда мы поехали на Олимпийские игры, мы представляли не СССР, не Россию, а содружество независимых государств СНГ. Мне тогда было 23 года, я был сформирован как спортсмен, но будущего ещё не представлял. Бокс — это была моя работа, и я обязан был выполнять её качественно. Благодарен государству, которое вложило в меня средства, и я отдал долг, сделав всё, что должен был.

— А если говорить о ваших тренировках и подопечных, кого можете выделить? На кого возлагаете самые большие надежды?

— Сейчас я занимаюсь детским спортом — 16-18 лет. Есть и 10-12-летние, но акцент на юниорах. У меня своя академия, я руковожу федерацией бокса Московской области. Работаю с юношами и юниорами, это приносит удовольствие: как слепишь ребёнка в юности, так он дальше и пойдёт. Взрослый бокс — это уже другое.

— На последней Олимпиаде во Франции был женский бокс. Как вы к этому относитесь?

— Женский бокс официально начался в 2012 году, хотя чемпионаты мира и Европы проводились с 1993 года. Первые Олимпийские игры для женщин — Лондон, 2012. Изначально я был против женского бокса, но быстро поменял мнение: какая разница, кто принесёт медаль для страны? Отношение изменилось, и я начал уважать женский бокс. Кстати, женщины выкладываются на тренировках даже больше, чем мальчики.

— С чем это связано?

— Не могу точно сказать. Возможно, женщины трудолюбивее. Если поставить рядом мальчика и девочку, мальчик, безусловно, физически сильнее, но по усердию на тренировках женщины часто превосходят.

— Как вы работаете с вашими ребятами, что в них вкладываете?

— Главное — чтобы они стали нормальными людьми. Не все станут чемпионами, но должны стать достойными гражданами. Мы работаем в академии уже девять лет. Те, кто занимался раньше, кто-то стал перворазрядником, кто-то кандидатом, кто-то пошёл учиться или работать. Главное — помочь преодолеть трудности и пройти через "не могу". Через это формируется характер и сила.

— Как относитесь к тому, что сейчас российским спортсменам приходится на Олимпиадах выступать под нейтральным флагом?

— Конечно, хочется видеть наш флаг и слышать гимн, но иностранцы прекрасно знают, что выступает и побеждает российский спортсмен. Для любого спортсмена Олимпийские игры — высшая ступенька, престиж, возможность вписать своё имя в историю спорта и страны.

— Вопрос от предыдущего гостя автора памятника героям СВО в Магадане скульптора Евгений Павлюченко: Какая черта характера вам в себе не нравится?

— Моя черта — вспыльчивость. Могу нагрубить, но я отходчивый. Как Кот Леопольд: сначала злой, потом успокаиваюсь. Если был неправ, обязательно подойду и извинюсь.

— Я читал, что вы перед боем молитесь.

— Нет, я никогда не молился, но всегда выходил с Боженькой. Когда говорят "ни пуха, ни пера", я отвечаю "с Богом". Есть выражение "Бог помогает сильнейшему". Если хочешь выиграть — действуй. Пашешь и благодаришь Бога — Он поможет.

— Какие у вас еще есть цели, задачи перед вами?

— Спасибо Богу за то, что мне достались тренеры, которые любят своё дело. Я равняюсь на них. Все хотят тренировать лидеров, чемпионов. Но откуда берутся чемпионы? Из детей. Для меня самое главное — воспитать нормальных детей, любящих свою Родину. Я учу детей уважать авторитеты, любить страну, быть дисциплинированными. Основы идут из семьи, есть учителя и тренеры, которые закрепляют эти ценности. Жизнь формирует так, что ты рассчитывать можешь прежде всего только на себя.

— Ваши пожелания слушателям?

— Занимайтесь спортом и будьте здоровы!

Беседовал Дмитрий Андреев для книги "34 интервью о жизни и смерти на Дальнем Востоке".